Зло познаётся стихийно, для познания Добра нужно время и Учитель.
О чем вы мечтали в детстве?
В это время мальчики мечтают об одном и том же: быть самыми сильными, чтобы им никто не мог дать по морде; чтобы никогда не плакали и ничего не боялись и чтобы все остальные пацаны их уважали.
Какие у вас были любимые игры?
Когда я был маленьким, все мальчики играли в войну. Это было не просто любимой игрой, это было необходимой частью жизни, потому что без этого было невозможно, потому что это было основное занятие, которого, слава Богу, нет сейчас. А что касается любимых игрушек, в те времена их вообще было довольно мало. Я твердо помню, как у меня был пистолет, куда заряжался такой барабанчик, такая ленточка, вроде серпантина, пистонов, и помню, как у меня было пневматическое ружье, очень красивое, с красным прикладом и никелированным стволом.
Какое влияние оказала на вас семья?
Мне очень повезло, у меня была хорошая семья. Во-первых, отец и мать остались живы и даже здоровы после Великой войны, отнюдь не всем так посчастливилось; во-вторых, они любили друг друга и детей; в-третьих, уже после войны они получили высшее образование, мать была врачом, отец —офицером, а в-четвертых, в доме читали книги, даже в гарнизоне отец покупал книги, которые приходили в магазин. Кстати, кроме него, их почти никто не покупал. А когда в доме есть библиотека, то дети обычно читают. Здесь мне просто от Господа выпала счастливая карта.
Какие у вас тогда были любимые писатели?
Я здесь не могу сказать ничего оригинального. Думаю, что я был нормальным мальчиком, то есть когда я не умел читать, мне читали русские народные сказки, замечательные книжки Маршака и Ильина «Сто тысяч почему» или «Откуда стол пришел», или стихи о военной почте и о Борисе Житкове.
А первое, что я в первом классе прочитал самостоятельно, был «Мальчиш-Кибальчиш», а потом, естественно, я читал Жюля Верна и Майн Рида, Фенимора Купера, которые как раз переиздавались массовыми тиражами, когда я учился в 4-м, 5-м, 6-м классах. А первым писателем, который действительно произвел на меня огромное впечатление, был Джек Лондон с его «Северными рассказами». Надо заметить, что в Советском Союзе он был самый издаваемым из всех писателей, которые не входили в школьную программу.
Вы помните, какой рассказ нравился вам больше всех?
Конечно, «Мексиканец» Джека Лондона.
У вас такая необычная биография. Вы переменили много мест работы. С чем это связано?
У меня совершенно обычная биография. Я занимался вещами, которыми занимались тысячи людей вокруг меня. Скажем, москвичам профессия охотника в тундре кажется экзотической,а промысловикам в тундре казалась экзотической жизнь в Москве. Многие из них там никогда не бывали. На самом деле я просто жил, как хотел,и делал, что нравилось, и очень мало задумывался о том, что из этого выйдет. Наверное, главная мудрость, которую человеку нужно усвоить, — это библейское — «ходи по путям сердца своего», только и всего. То есть я, конечно, ничего не искал, потому что это и был правильный и желаемый для меня образ жизни. Следует заметить, чтов течение тысяч лет, когда юноша, достигнув какой-то зрелости, отправлялся за тридевять земель, ввязывался в разнообразные приключения, менял разные занятия и места, и вот уже к возрасту зрелости, к годам к 30-и как-то остепенялся, это считалось абсолютно нормальным.
Как вы почувствовали, что писательство –ваше дело?
Я думаю, нельзя сказать человеку, любящему другого человека: «А как вы почувствовали, что вы его любите?» На этот вопрос не существует ответа, даи чувства такого не существует. На мой взгляд, и профессии писателя не существует. Люди занимаются разными делами, для разных дел требуются разные качества. Понятно, что бизнесмену требуется быть более жестким, хитрым и, простите, жадным. Политику необходимо быть более волевым, более харизматичным, более беспринципным и просчитывать ситуации наперед. Так называемый художественный тип — это люди импульсивные, нервные, раздражительные, с развитым воображением, им больше нравится что-нибудь придумывать, чем делать это в реальности. И тем не менее человек, любящий фантазировать, может быть учителем, инженером, рабочим, водителем и кем угодно. Так вот, в пятом классе учительница по литературе задала нам написать стихотворение о зиме. Я написал, разумеется, чрезвычайно неумелое и плохое. Я стеснялся, что в первой строфе у меня четыре строчки, во второй — пять, в третьей — шесть, в четвертой — семь. Как-то так вышло. Но потом, к моему изумлению, оказалось, что мое стихотворение — самое лучшее из пяти пятых классов, в каждом из них было по 40-45 человек. Вот я был лучшим из двухсот. После этого я подумал, что в самом деле есть, наверное, что-то интересное в профессии писателя, и стал выяснять, сколько он зарабатывает и правда ли, что ему не нужно каждый день ходить на работу. Но все это были достаточно абстрактные рассуждения, а писать я всерьез начал только в 25 лет и для себя сразу сформулировал: мне не хочется быть писателем, я не очень знаю, что это, и знать это не обязательно. Писатель — как образ жизни, как писательский билет, как представительство где-то меня не интересует. Я такой же нормальный человек, как все остальные нормальные люди. Я просто хочу писать книги и ничего больше. Я и сейчас думаю, что это и желание быть писателем — не одно и то же.
Над чем вы сейчас работаете?
Я никогда не отвечаю на этот вопрос. Мне очень нравится старинная поговорка: если хочешь рассмешить Господа, расскажи Ему о своих планах. В советских кинокартинах очень часто немолодой маститый писатель, архитектор или композитор обольщают юную девушку, рассказывая ей о своих планах, подразумевается, что ничего значительного он не сделает,а о планах рассказывает, чтобы просто произвести на девушку впечатление. Вот эти фильмы так на меня подействовали, что я до сих пор никогда и никому не рассказываю о том, что делаю.
Вы считаете себя духовным человеком?
Я не оперирую такими понятиями, не понимаю, что это такое. Полагаю, что сам человек не может сказать о себе: «Я человек умный или я человек благородный, или я человек мыслящий, или я человек духовный». Если он о себе говорит так, значит, он жлоб, плебей, унтерменш, значит, в его маленьком плебейском мозгу существует представление о том, что говорить так — это престижно и достойно.
Были ли и есть у вас друзья, на которых можно положиться?
Друзья, как правило, приобретаются в детстве и юности. Сегодня дружбой называют умение совместно, комфортно проводить время или умение обмениваться услугами. Это не дружба. Дружба — это духовное родство, духовная близость и это готовность к тому, чтобы идти на какие-то жертвы, рисковать своим благополучием и здоровьем, а иногда и жизнью ради своего друга. Когда говорят, что друг Борис Ельцин дружит с другом Биллом Клинтоном, разумеется, что никакой дружбой здесь и близко не пахнет, слово утеряло свое значение. В основном мои друзья живут сейчас не в Москве, и видимся мы с ними очень редко. Когда человек доживает до определенного возраста, то он живет не теми ценностями, что в 20-25 лет. И даже Дюма не полагал, когда писал «Трех мушкетеров», что 4 друга будут всегда жить и дружить вместе. Продолжение этой книги — отдельная история. Так вот по мере возраста человек все более живет своей работой, своей семьей, идет своей стезей,и стезя каждого делается все более одинокой.
Вы выступали перед читателями в разных странах мира. А как вас принимали американцы, например?
Не верьте, когда вам начнут рассказывать, что американцы или французы, немцы собрались огромной аудиторией и слушали, что им говорит русский писатель. Во-первых, русская литература занимает ничтожную долю процента в переводе на английский на англоязычном рынке, что-то вроде нескольких сотых одного процента. Во-вторых, тиражи наших книг на английском ограничиваются несколькими тысячами экземпляров. В третьих, на встречи приходит от нескольких десятков, что нормально, до нескольких сотен человек, что чрезвычайно много, и, как правило, это наши эмигранты, а также профессора-русисты, студенты, аспиранты, переводчики. Максимальная аудитория, которую я собирал, была в Нью-Йорке в зале «Миллениум»,который вмещает в себя четыре тысячи человек. Такого количества людей у меня там не было, но около двух тысяч человек все же было. Следует заметить, что зал этот расположен на Брайтоне и был заполнен бывшими советскими гражданами.
Какие у вас приоритеты в жизни?
Конечно, это работа, семья, путешествия и литература. Под ней я понимаю книги, которые я читаю, а не пишу.
Как вы относитесь к современному литературному процессу?
В прошлом году я имел счастье долго беседовать с гениальным русским переводчиком Виктором Голышевым, человеком, который перевел на русский «Всю королевскую рать» Уоррена и еще несколько великих книг. Он в совершенстве владеет английским, он, что называется, держит руку на пульсе мирового литературного процесса. Я спросил у него, каких крупных писателей, равных великим фигурам ушедшего времени, он знает в сегодняшней литературе, потому что у меня такое впечатление, что все измельчало и их нет, настала эпоха контрлитературы, суб-литературы, но не литературы. И, к моей печали, он ответил, чтоу него такое же впечатление. Так что если говорить о сегодняшней западной литературе, то меня удивляет одно: когда раскрученную графоманию выдают за действительно литературу. Как не смешно, но в русской литературе сегодня, как мне кажется, дело обстоит гораздо благополучнее. В русской литературе последнего десятилетия проявляется своего рода компенсация за 80 лет зажимов цензурой, и каждый год выходят в разных жанрах просто хорошие книги, с чем я могу поздравить российских читателей.
Если бы вас выбрали президентом, какой была бы ваша первая инициатива?
Объявил бы, что на два года я замораживаю действия всех государственных институтов и ввожу двухлетнюю личную диктатуру.
Какие, по вашему мнению, важные события происходят в нашей стране?
Я не ньюсмейкер. Пересказывать содержание выпусков новостей не имеет смысла, отмечу только, что еженедельные шумовые гранаты, постоянное муссирование тем педофилии, гомосексуализма, смертной казни и усыновление сирот, на мой взгляд, призваны отвлекать людей от главного — от проблемы чудовищного и стремительного раскрадывания богатств страны и переведения их за границу.
Вы могли бы озвучить ваше понимание смысла жизни?
Впервые глава «Смысл жизни» была у меня в книге «Всео жизни», вышедшей пятнадцать лет назад. С тех пор эта глава расширилась, переиздавалась в разных сборниках и стала основой отдельной книги, которая так и называется «Смысл жизни» и которая за пять лет вышла тиражом примерно пятьдесят тысяч экземпляров. Смыслом жизни мы называем осознанную потребность в своей личной причастностик какому-то большому, благому, необходимому делу, которое значительнее нас самих, значительнее самого человека. Смысл жизни — это потребность осознавать, что твоя собственная жизнь нужна для чего-то большого и важного и является лишь составной частью этого общего, большого и важного, что выше и значительнее тебя самого. Вообще, это один из постулатов моей философской системы, которая называется энергоэволюционизм.
«Привет, Жорж. Славаукраинегероямслава! Решил написать тебе по-быстрому, пока еще светит мартовское солнце, о нашей столичной жизни (вечером писать не могу, никак не соберем с женой денег на свечу). Конечно, вам в Канаде рассказывают о нашем непростом пути в Европу, но не думаю, что в подробностях. А изменения в государстве потрясающие, каждый день происходит что-то новое. Вчера, например, переулок имени 26 бакинских комиссаров переименовали в улицу Иловайской победы, разве это не достижение!