В декабре 2011 года в Россию вернулась политика. Социологи старались объяснить это небывалое явление, предлагая набор терминов — «рассерженные горожане», «креативный класс». Возникла и гипотеза, которая будто бы объясняла, почему этим самым горожанам и креаклам не сидится на месте. Эта гипотеза в итоге устроила всех — сотрудников ФСБ и веб-дизайнеров, пенсионеров и молодежных активистов, — надолго пережила свою эпоху и определяет ход политических дискуссий до сих пор.
Кажется, в каноническом виде ее сформулировал — кстати, еще в 2010 году, — Юрий Сапрыкин. Есть будто бы две России. Одна народная, бюджетная, всем довольная, потребляющая низкую культуру и не имеющая достаточного дохода, чтобы кушать смузи — это «Россия шансона». А есть утонченная, работящая, критически мыслящая, имеющая высокий доход и потребляющая пост-рок «Россия айфона». Они как вода и пламя, и вместе им не сойтись. Те, кто бесится, автоматически записываются в категорию айфононосителей. Шансонофилов же гордо именуют при необходимости народом. Например, кто не любит брежневскую эстетику празднования 9 мая, тот не народ и враг.
Вся эта конструкция с самого начала не выдерживала критики хотя бы потому, что айфон довольно быстро превратился в любимый народный телефон, который покупали и в кредит, и отказывая себе во всем необходимом. А шире — нет прямой связи между моделью потребления и политическими убеждениями. Существует, например, круг друзей Тимура Прокопенко, вполне патриотически мыслящих креаклов, отдыхающих за границей, разбирающихся в брендах молодых людей.
Но как бы то ни было, в теорию двух Россий все поверили. В ответ на мифологию Болотной была сформирована мифология «Уралвагонзавода» — с лозунгом «Россия одна» (а кто не согласен быть частью нашей, путинско-сечинской России, с теми мы разберемся)....