Одна из лучших русских поэтесс Марина Цветаева не могла себе простить смерть младшей дочери Ирины от голода в сиротском приюте. Был ли этот поступок жестоким или единственно возможным? Любила ли Цветаева дочерей, могла ли и хотела ли спасти жизнь им обеим? Современники по сей день не могут дать однозначные ответы на эти вопросы.
Чтобы понять, насколько дорога и близка матери была новорожденная Ариадна, достаточно прочитать материнские дневники, в которых после появления на свет малышки речь идет только о ней одной. Каждую неделю Марина Ивановна считала, сколько у дочки зубов, сколько слов она уже знает, что умеет, чем отличается от остальных детей. А отличалась она разительно.
Будучи ребенком гениальных родителей, Ариадна или Аля, как звали ее близкие, рано начала писать стихи, вела дневники, любила читать и имела собственные суждения по многим вопросам. Стихи дочери поэтесса даже опубликовала в своем сборнике «Психея».
Цветаева спрашивала у Максимилиана Волошина, поэта, художника и друга семьи: «Макс, как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Сережи и меня?». «И вы еще думаете, что у вас может быть нормальная дочь?!».
Ариадна полностью оправдала ожидания родителей. Ее загадочная, творческая ненормальность постоянно оказывалась на виду. Цветаева ни на минуту не сомневалась в блестящем будущем дочери: «Она, конечно, будет поразительным ребенком», «К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в ее красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли», «Аля нисколько не капризна, – очень живой, но «легкий» ребенок».
Совсем иные слова позже она будет писать в дневниках об Ирине, младшей дочери: «По краскам она будет эффектней Али, и вообще почему-то думаю – более внешней, жизненной. Но Аля – это дитя моего духа».
Порой кажется, что Марина Ивановна любит дочь Алю так, как женщины любят мужчин – беззаветно и безоговорочно, ревностно и жадно. В своем письме к дочери, которая когда-нибудь повзрослеет, она пишет: «Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу. Я этим оскорблена в моей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, кто я, я молчу, даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз – ревную <…>
Теперь же в этой смеси гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего протеста, я ясно вижу – ревность. Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня… лично до 30-го сентября 1913 г».
С появлением младшей дочери эта ревность, кажется, еще усиливается. Из писем и записных книжек порой возникает ощущение, что Цветаева настолько безгранично обожает Алю, что не хочет делить эту свою любовь еще с кем-то. Даже в день родов она пишет Лиле Эфрон: «Поцелуйте за меня Алю и скажите ей, что ее сестра все время спит»....