АЛЁНА АГЕЕВА: Здравствуй, товарищ Илья! Вынуждена сделать сразу небольшую оговорку: поскольку, в широком смысле, мы являемся персоналиями, так или иначе включёнными в единый международный революционный процесс, я хочу предложить тебе вариант беседы, ни в коей мере не сводящейся к формату «блиц-интервью», который обычно подразумевает нейтральную журналистскую позицию. Мне видится, что мы с тобой – люди, вербально существующие в едином политическом дискурсе. А это подразумевает вопросы не менее развернутые, чем твои ответы. Проще говоря, знакомство. И чтобы исключить скользкую почву возможных практико-теоретических противоречий, неизбежных, но способных увести в сторону, давай условимся использовать обобщающее и универсальное понятие «левый», и, хотя сама я не сторонник подобных иногда расплывчатых терминов, оно позволит, не вдаваясь в разнообразие и эклектику выросших на марксистской почве политических групп и движений, найти общий язык, понятный нашим читателям, прежде всего объединенных антикапиталистической направленностью.
Прежде, чем перейти к вопросам, касающихся левой сцены Юго-Восточной Европы (именно они в первую очередь интересуют представителей «Объединённых Левых» Европы, наших европейских читателей), хотелось бы услышать твои мысли по поводу грандиозного события мирового значения – 100-летия Великой Октябрьской Революции, которая изменила идеологическую парадигму в России, а также в Европе и Азии… Какими словами ты мог бы подытожить состояние современных левых сил: есть ли сходство с политическими акторами начала ХХ века, действия которых привели к Революции, затронувшую в итоге не только Россию, но и Венгрию, Чехословакию, Польшу и другие, известные всем, страны планеты? Или современная ситуация сильно отличается от масштабных событий тех лет?
ИЛЬЯ ПОНОМАРЁВ: Я бы сказал, что с точки зрения марксистской теории, произошедшая в России в ХХ веке революция была прекрасным порывом, великим общественным экспериментом, но, увы, преждевременным… С исторической точки зрения, если следовать классическому марксизму, применять инструментарий Маркса-Энгельса с позиций исторического материализма, теории общественно-экономических формаций, то, конечно, столь радикальные преобразования, на мой взгляд, должны были форсироваться лишь тогда, когда для того вызреют социально-экономические предпосылки. И в этом смысле если вспомнить ключевую дискуссию начала XX столетия, которая была между большевиками, с одной стороны, и их немецкими оппонентами из числа социал-демократов, грубо говоря, между II-м и III-м Интернационалами, то я считаю, что II Интернационал оказался, так скажем, более марксичен, он более твёрдо стоял на позициях марксистской теории… Отсюда – тот огромный объём насилия, который в итоге получился во время революции и после неё в России, и в итоге после временной победы контрреволюции в 1991м привел к распаду СССР и глобальному кризису левого движения.
А.А. То есть, ты поддерживаешь ту цифру - «10 миллионов жертв» - которая сейчас, как мантра, звучит почти во всех государственных и либеральных средствах массовой информации?... читать полностью