Театр времен Никиты Михалкова
Великий фильм о великой войне был снят великим режиссером на великие деньги и с участием великих актеров. Ирония в таком великом деле вполне уместна, тем более автор этого произведения давно это жизненно важное чувство для любого художника утратил. Сквозь дорогие видеоткрытки, снятые великолепным оператором и в сопровождении великолепной музыки, как улыбка чеширского кота проступало огромное нечеловеческое эго Никиты Михалкова.
Уважая огромный труд огромного числа людей, среди которых большую часть составляют профессионалы высочайшего класса, я вынуждена признать: великий фильм оказался величайшим обманом в истории отечественного кинематографа.
В фильме много театра, в самом дурном смысле этого слова. Это выражается в обилии примитивных пропагандистских приемов, агитирующих то за родину, то за православие, в намеренных агрессивных искажениях исторической правды, в лишенных всякой логики вымученных сюжетных ходах, в приблизительности отношений и характеров. Все это повлекло за собой лобовую и грубую манеру актерской игры. Отсутсвие внятной сюжетной линии компенсируется яркими спецэффектами, невыносимым натурализмом, граничащим со смакованием и общей эмоциональной истеричностью. Эпизоды, мало чем связанные друг с другом, выплывают ниоткуда и выходят в никуда. Ни один характер не развивается, существуя лишь на уровне заявленной сцены - поэтому играть актерам нечего, ни у одного персонажа нет ни судьбы, ни биографии. А значит - каждый предоставлен сам себе и выдает на гора все, чему научился за годы существования в профессии.
Когда артисты клянутся в любви к режиссеру - их можно понять. Михалков не просто выбирает артиста на роль - он записывает его в единомышленники, посвящает его в свое братство, окружая его заботой, любовью, восхищением. При такой харизме заручиться преданностью - плевое дело. Но если в фильме 12 артист Михалков выбрал себе роль экранного лидера и на фоне беснующихся, нещадно переигрывающих партнеров смотрелся эталоном психологизма и единственным носителем художественной правды, то в «Утомленных солнцем два» его Котов столь же схематичен и суетлив, как и прочие персонажи из его окружения. Олег Меньшиков и Евгений Миронов - пожалуй, единственные из михалковской труппы актеры, отказавшиеся от навязанной режиссером манеры большого стиля и оставшиеся живыми людьми. В фильме вообще мало живого, подлинного, несмотря на обилие натуралистичных сцен смерти, насилия и жесткости. Нет настоящих человеческих страданий - а есть порой искусная, а чаще грубая имитация, балансирующая на грани дурновкусия. Совместные молитвы в окопах, крещение Нади, принятое от безногого священника на рогатой мине в открытом море, цыгане с гитарами, звонкой песней выторговывающие у немцев свою лошадь, навязчиво интернациональный состав кремлевских курсантов, бабочка, преследующая нквдэшника Арсентьева, рояли в кустах, на которых то и дело бренчат герои, описавшийся от страха пионервожатый, оголяющий свой зад немецкий пилот - перечислять эти приемы можно бесконечно, недостатка в метафорах нет, и каждая из них преподносится зрителю как режиссерское откровение. Но люди кино видели и до Михалкова - поэтому они с легкостью узнают пригодившиеся автору цитаты - из «Титаника», из «Рядового Райана», из «Проверок на дорогах»,из "Иди и смотри", из того же «Сибирского цирюльника». Мысли и смыслы, которые закладывал Никита Сергеевич в свой шедевр, были в достаточном количестве изложены им в предшествующих премьере интервью. Ужас в том, что в перенесенные на кран мысли эти превратились из масштабных и глубоких в короткие и примитивные. А попытка вывести военную тему на иной космический (или религиозный) уровень ограничилась буквальным "ауканием" божьими знаками из разных углов экрана: то божественное свечение, то слепящий глаза крестик, то горящая икона, то взорванный купол деревенской церкви.
Невозможен разговор о душе без участия человека - и об этом хорошо знали учителя Никиты Михалкова: Достоевский и Толстой. Заменить человека человеческим типом можно в газетном фельетоне или в комиксе. Но комикс о великой войне - это уже оксюморон.
Источник
апофеоз пошлости - срочно в номер
"Утомленные солнцем-2" - набор отдельностоящих короткометражек, механически связанных между собой и фактически не связанных с первыми "Утомленными солнцем". Это такой сборник "La guerre, je t'aime" (из фильма следует, что война хоть и пакость, но талантливому режиссеру с безопасного расстояния предоставляет исключительно широкие возможности).
Все короткометражки следуют одному сюжету.
Набрали известных артистов, одели их в лагерную униформу, и тут вдруг бдыщь! - налетели самолеты и лагерь разбомбили.
Набрали других известных артистов, загнали их на мост. Бдыщь! Мост взорвали.
Набрали опять известных артистов, загнали их на корабль. Бдыщь! Налетает фашистская авиация, корабль идет на дно.
Набрали снова известных артистов (их же до хрена), нарядили кремлевскими курсантами, выстроили в ряд. Бдыщь! Наехали танки и всех раздавили.
Набрали для разнообразия неизвестных артистов, нарядили их в деревенских жителей. Бдыщь! Набежали фашисты, согнали всех в хату и сожгли.
Можно продолжать и продолжать этот скорбный перечень.
Фильм идет три часа. По ходу дела Артему Михалкову отрывает ноги, Надя целуется с миной, а злобный фашист пытается покакать из самолета на судно с тяжелораненными. Завершается душераздирающей сценой "Дормидонт смотрит на сиськи Нади и умирает". Бедный Тим Бертон, которому предстоит всосать эти три часа и как-то встроить их в свое мировосприятие.
И при этом в финале трудно не аплодировать. Человек реально изобрел собственный макабрический и истерический мир, он стал режиссером вроде того же Бертона или Альмодовара. У него абсолютно уникальный стиль, и суждения из серии "плохо - хорошо", "умно - глупо", "пошло - изысканно", "тонко - грубо" сюда вообще не подходят. Подходит только простое "прет - не прет". Меня перло.
Михалков старается сообщить, что война взрывает мир, и мир в итоге выглядит абсурдным и свихнувшимся - но на самом деле он никакой войны не нюхал, и населяет мир "Утомленнных солнцем" исключительно своими фантазмами и чертями. Чем старше он становится, тем больше воли он им дает, тем смелее плюет на дурацкие условности. Получается охренительная сверкающая каша, которая особо ценна отдельными встречающимися в ней изюминками. Видели бы вы, с каким лицом там немецкий солдатик выбрасывает русскому солдатику под ноги шоколадку с портретом Гитлера. Видели бы вы, какая там внезапно появляется шикарная ложка с дыркой и надписью из серии "Иван, я жду тебя дома". Видели бы вы, с какой нежностью камера скользит по винтовке Артема. Видели бы вы ту же финальную сцену с Дормидонтом и Надей - она вообще вне этой реальности, никакому другому режиссеру и никакому другому человеку такое бы и в голову не пришло, а если б и пришло - он бы себя осадил. Михалков достиг того градуса остервенения, когда осаждать себя уже нельзя. Он своим, довольно оригинальным способом выползает за пределы этого мира - и он дико жжот.
Источник