На 89-м году жизни скончался Олег Каравайчук. Музыкант-миф, пианист-легенда, композитор от бога. Не понятый современниками, но совершенно не переживавший по этому поводу.
Каравайчук родился 28 декабря 1927 года в Киеве в семье скрипача. С раннего детства писал музыку. В 1945 году окончил музыкальное училище по классу фортепиано при Ленинградской консерватории (ныне Санкт-Петербургская консерватория им. Римского-Корсакова). Позже поступил и в саму консерваторию. В начале 60-х дал первый сольный концерт в зале у Финляндского вокзала. Выступление музыканта настолько шокировало советских бюрократов, что в следующий раз на сцену пианиста выпустили только в 1984 году.
Однако Каравайчук никогда не бросал заниматься творчеством. Он написал музыку к более чем 150 кинокартинам. Позже будет говорить, что делал это во многом ради денег, некоторые фильмы даже не смотрел и вообще брался за ноты за два дня сдачи в худсовет. К тому же это был единственный вид публичного творчества, который ему не запрещало КГБ.
После развала СССР композитор стал известен на Западе. Он мог переехать за границу и регулярно собирать полные концертные залы. Но не стал. Затворническая жизнь Каравайчука мало изменилась со сменой политического режима. Он жил в загородном доме в Комарово и по-прежнему появлялся на публике в неизменном берете с выбивающимися из-под него патлами волс, растянутом (а то и дырявом) вязаном свитере, широких брюках. Очень худой и гибкий, он говорил, что не чувствует свой возраст, а ощущает себя то ли на 14, то ли на 25.
читать дальшеКонцерты давал редко и не ради денег. Важно было место, время, настроение. Вообще поведение Каравайчука было непредсказуемым, и перед началом выступления организаторы могли объявить, что маэстро не явился. Иногда композитор выходил на сцену и не играл ничего, просто слушал собственную фонограмму. Или же мог вдруг разразиться пламенным монологом, как случилось на представлении «Записки сумасшедшего» в ДК Ленсовета. Каравайчук — это была воплощенная в человеке импровизация, поэтому нельзя было удивляться ничему.
С публикой у маэстро были странные отношения. Он говорил журналистам, что из всех слушателей воспринимал только своего великого учителя Святослава Рихтера. На остальных — наплевать. Хотя тут же признавался, что все же боится публики и поэтому надевает на голову наволочку: «На такую рожу можно натолкнуться, что потом ничего не сыграешь».
Впрочем, Каравайчук любил запутать и публику, и журналистов. Мифы и легенды вокруг него росли и множились во многом благодаря желанию самого маэстро. Он рассказывал, что впервые сочинил музыку уже в 4,5 года. А в 7 лет сыграл для Иосифа Сталина. Легенда гласит, что диктатор был настолько восхищен, что подарил юному дарованию белый рояль. Еще одна легенда — импровизация на экзамене в консерватории, во время которой педагоги не смогли отличить сочинение Каравайчука от произведения Баха.
Сам композитор говорил, что профессора пытались научить его «верным интерпретациям» вопреки внутреннему чутью и таланту. Однако гениальность все-таки победила условности. И спустя годы Каравайчук объяснял, что его «слепые» и «грубые» руки сами собой попадают по нужным нотам. Он говорил, что «играет не собой», что это некие божественные силы. И называл других музыкантов «клавишниками». В противоположность «роялистам», которых за последние 2000 лет «штук восемь наберется, а то и меньше».
«Я себя чувствую и в колыбели, и в гробу одновременно. Вот это и есть музыка. Колыбель и гроб», — признавался он.
Музыку Каравайчук слышал даже во сне. «Вагнер мне ближе всего… Но, понимаете, ближе всего мне та музыка, которой я не слышал никогда, а только о ней писали. Музыка до Рождества Христова — вот это моя музыка», — рассказывал композитор.
Как отмечает журналист и писатель Дмитрий Губин, композитор был неотъемлемой частью «большого танца и хэппенинга», который проходил в Петербурге в 90-х.
«Можно говорить, спорить, а сколько именно человек определяли этот хэппенинг в музыке. Там были Каравайчук, Курехин, Десятников, Юрий Ханон. Здесь вступают уже личные пристрастия. Но Каравайчук был инакоживущий мозг. Он первый нащупал, что время музыки, которую нужно слушать по стойке смирно, даже сидя в бархатном кресле Большого зала филармонии, проходит. Для него музыка была подругой, вакханкой, которую можно было поднять с земли и использовать. Эти люди — украшение жизни. Это боковая дверь, которая ведет в боковой странный чуланчик, который, однако, остается спасительным, когда перед тобой ничего, кроме веревки и мыла, нет», — поясняет Губин.
Историк и публицист Лев Лурье считает, что Каравайчук как никто другой был проявлением того, что Маяковский назвал «пощечиной общественному вкусу».
«Он играл роль такого петербургского фрика, если хотите. Таким был, например, Даниил Хармс. Человек не боялся быть смешным. Он показывал, что величие заключается не в концертном фраке и бабочке, не в концертах в Большом зале филармонии или Мариинском театре, а что можно быть абсолютно известным, узнаваемым в городе, быть городской достопримечательностью, давая раз в год концерт где-нибудь в музее «Эрарта», — отмечает Лурье. — Я не большой специалист по музыке, но мои знакомые, которые ее любят, считают, что Каравайчук — это, может быть, последний гениальный русский композитор 20 века».
Впрочем, тот же Губин отмечает, что город, по сути, давным-давно потерял Каравайчука, отгородился от него, переведя в «безопасную категорию «старичков-фриков». Но когда современные люди с кредитами и трехкомнатной квартирой в районе Шувало-Озерки смотрели на безумца в берете, играющего на рояле, они понимали, что «внутри у них пустота, а у него что-то было».Софья Мохова
Похороны композитора Олега Каравайчука оплатят городские власти