Вчера Москва узнала о новой работе акциониста Петра Павленского. Кто-то сразу назвал художника гением, кто-то принялся утверждать, что это и вовсе не искусство. Мы попросили художника, режиссера, куратора и директора Государственной галереи на Солянке Федора Павлова-Андреевича рассказать, что о Петре Павленском думает он
Петр Павленский — единственный ныне живущий поэт, говорящий на русском языке, и такой, которого слышат миллионы. У прежних русских людей были Бродский (у кого-то, правда, Евтушенко), Ахматова (Цветаева), а еще до этого каждое поколение обязательно и очень аккуратно дробилось на тех, кто про был про Некрасова и кто — про Пушкина (если хотите — про Есенина и про Маяковского, далее везде).
А кто сейчас? Вы скажете — Вера Полозкова? (Она добрая и хорошая, правда.) Вы скажете — поэт Орлуша? Вы скажете, я вас не расслышу. Я скажу — Федор Сваровский, но вы не только о нем не слыхали, но и если вы случайно слыхали, то он вам не нравится.
А вот Павленский.
О нем слышали даже те, кого миновала участь любить стихи (или даже знать, что такое слово бывает). Его стихи тихие. В них совсем не пахнет рифмой. Их вряд ли кто-то сумеет повторить, да и при пересказе каждый — даже тот, кому стихи Павленского, скорее, нравятся, — обязательно исказит их смысл, превратит их в свой собственный ямб с хореем — в каковые размеры Павленский совершенно не укладывается.
Его стихи холодные. Им такими и нужно быть: разгорячившись, они себя самое сожгут. Но вот что самое важное: запах этих стихов, их сжатое, скомпрессованное значение уже утрамбовалось в головах миллионов.
Его стихи тихие. В них совсем не пахнет рифмой. Их вряд ли кто-то сумеет повторить
Поэтому Павленский сегодня один поэт на всех нас. Я полагаю, что самое выдающееся искусство умеет быть понятым разными людьми. Теми, кому положено. И теми, кому вообще бы не довелось.
Это как раз Павленский.
читать дальшеНеважно, что большинство из тех, кому не довелось, написали комментарий на сайте «Комсомолки» — или на каком там еще сайте, — когда Павленский прибил себя гвоздем к Красной площади (там рядом всегда имелось Лобное место, а теперь есть еще и Паховое, где когда-нибудь установят знак в память о Павленском — и да, я оптимист), — комментарий был примерно «по таким павленским плачет кащенко».
Это и правда совершенно неважно, потому что, так пиша, они защищались от семян, что уже внутри у них посеялись, и было, конечно, поздно. (Может, прорастут такие семена много позже, уже в земле — и это, как ни странно, тоже не очень важно.)
Федор Павлов-Андреевич о том, почему Петр Павленский сегодня — один поэт на всех нас.
Следуя всем этим комментариям про психушку, Павленский, будучи сегодня самым, возможно, социально чутким художником на свете (пожалуйста, если можно, молчите про Ай Вэйвэя), через недолгую паузу полез на крышу психушки — не Кащенко, но Сербского, — и сами знаете, что сделал.
Тут я должен немного сбавить пыл. Потому что мне сдается, что перформанс для Надежды Савченко был не так хорошо просчитан, как предыдущие.
Один из очень важных павленских талантов — скрипт. В акционизме от скрипта зависит вообще все. Несработавший скрипт равен провалу операции. В большинстве своих работ Павленский пишет скрипт как программист, зная все реакции наперед, зная, что будут делать пожарные, а что милиция, как поведут себя люди в интернете и даже что подумают иностранцы. (К сожалению, эти последние Павленского вовсе не интересуют. Иначе бы он, прямо как Pussy Riot, уже основал бы фонд помощи заключенным и читал бы лекции по миру, беря за каждую по сколько-то десятков тысяч долларов и помогая заключенным.)
В случае с работой на крыше Института Сербского скрипт не сработал. Народ безмолвствовал больше, чем следовало, размышления в интернете пошли в неправильную сторону, снежного кома почти не получилось.
Несработавший скрипт равен провалу операции
Но что мы хотим от художника, который действует один и в поле, конечно, воин, но воин некоторой невидимой, а то и несуществующей армии (никто не придет ему на подмогу, если что); который должен принимать все решения с холодной головой — и знать, что каждое слово, сказанное им следователю, не только записывается сразу в историю искусства, но и может быть использовано против него (а такое использование часто плохо кончается).
Да, наверное, можно было тоньше и метче. Можно было сделать так, чтобы все те же нормальные люди узнали бы больше про самих себя. Узнали, почему никакая летчица, даже самая вражеская, самая украинская, не есть никому враг, а враг сидит внутри и ест нас по-тихому, не прося нас пожелать ему приятного аппетита, — и будет есть, пока мы не упадем, не ссыпемся, потому как превратимся в пустую кожу, и нам будет просто не на чем стоять, понимаете ли.
Федор Павлов-Андреевич о том, почему Петр Павленский сегодня — один поэт на всех нас (фото 2)
Так вот. Мы от этого художника ничего не хотим, кроме новых работ. И вот новая работа не заставила себя ждать, не прошло и года (в последние годы Павленский делает новые работы только осенью, раз в году, и правильно делает).
На сей раз скрипт оказался сработан блестяще.
Эхо горящей двери Лубянки, пламенные отблески на окрестных стенах, поиск жертв, а что если за дверью были люди, это не дверь той самой Лубянки, что там делал телеканал «Дождь», это не Павленский, — ну и как прежде — это не искусство, в психушку, в тюрьму, в могилу — все такое.
Ярость — признак попадания. Павленский опять попал.
Возможно, кто-то ждал большей свирепости в отношениях художника с его собственным телом. Чтобы художник был хотя бы как Крис Берден, а лучше как Джина Пейн — жег и калечил себя безоглядно, ведь так хорошо начинал, зашивая рот, забивая гвозди, режа уши.
Павленский гораздо умней своего зрителя, вот ведь что. Он написал стихи, звучащие громче всякого взрыва. Каждый, кто их слышал или хотя бы кто слышал о них, — уже заразился и пошел заражать следующего.
Ярость — признак попадания. Павленский опять попал
Тихо качает головой Билл Виола, автор целого ряда пылающих дверей, к которым нет вопросов даже у Ирины Александровны Антоновой, что уж говорить.
С того света передает привет наш любимый Владик Монро, случайно спаливший спальню Лизы Березовской.
Из «Сказки сказок» Норштейна вырывается пожар, Волчок жарит в пожаре картошку и дует на обожженные пальцы.
А Петр Павленский стоит на фоне огненной двери, и, как всегда, его лицо ничего не выражает.
Пользователи рунета чаще всего гуглят словосочетание: «петр павленский картины». Это его картина, да, его пламенеющая готика, его холодная простота. Дайте этой картине 20 лет, и вы все сами увидите.В тему:
Павленский попросил судить его как террористаГлавное событие ПРОТЕСТА произошедшее со времён последнего шаббата!
Сергей Шаргунов: «Павленский должен был поджечь Лубянку, прибив гениталии»
