За первые сорок лет своей жизни Иосиф Сталин мало чего достиг. Он родился в 1879 году, в бедной семье в грузинском городе Гори, на тот момент пребывавшем в составе Российской империи. Его отец был сапожником, а мать — швеей и уборщицей. Детство Сталина, как и его болезни и злоключения, были для того времени вполне обычны. В школе он получал хорошие оценки, а будучи подростком, опубликовал свои стихотворения в известных грузинских журналах («По сей день в моих ушах звучат его прекрасные, звучные строки», — вспоминал позднее один читатель). Однако он не стал сдавать выпускные экзамены в тифлисской семинарии и в результате не закончил своей в ней обучение. Вместо того, чтобы стать священником, он присоединился к подпольной революционной борьбе против царского гнета, и провел следующие 20 лет скрываясь, занимаясь организационной деятельностью и отбывая срок в тюрьме и в сибирской ссылке.
Жизнь Сталина навсегда изменилась после начала в 1914 году тотальной войны, которая привела сначала к отречению российского царя от престола в феврале 1917, а затем путчу радикальных левых, возглавленному Владимиром Лениным. Внезапно 39-летний Сталин оказался одним из главных действующих лиц нового большевистского режима.
Он сыграл ключевую роль в русской Гражданской войне и формировании Советского Союза. В 1922 году Ленин назначил его главой коммунистической партии. Месяцем позже Ленин оказался парализован после инсульта, и Сталин ухватился за возможность создать личную диктатуру в пределах более обширной большевистской. С конца 1920-х он силой возводил социалистическое государство, согнав 120 миллионов крестьян в колхозы или в гулаги, и арестовав или убив 120 миллионов лояльных офицеров, представителей спецслужб, дипломатов, разведчиков, ученых и деятелей искусства, а также членов партийных организаций.
Широкая тень Сталина-деспота зачастую скрывает его человеческую сторону. Он коллекционировал часы. Он играл в бильярд и кегли. Он любил париться в русской бане и заниматься садоводством. Ему нравились цветные карандаши — синие, красные и зеленые. Он пил вина и минеральную воду из его родной Грузии. Он курил трубку, которую набивал табаком из раскрученных сигарет — обычно двух — и зажигал спичками. Он держал упорядоченным свой стол.
Сталин увлекался чтением, помечая интересные места и оставляя там закладки. Под конец его личная библиотека насчитывала более 20 тысяч томов. Само собой, он оставлял записи на полях работ Маркса и Ленина, но кроме них подписывал еще и русские переводы Платона и Клаузевица, а также книги Александра Свечина, бывшего офицера царской армии, который никогда не пользовавался доверием Сталина, однако продемонстрировал, что единственная константа на войне — полное их отсутствие. Среди русских писателей любимым у Сталина был, вероятно, Антон Чехов, в творчестве которого не только герои, но и злодеи изображались неоднозначными. Тем не менее, судя по разбросанным среди его работ и устных выступлений отсылкам, больше всего он читал литературу советских лет. Его заметки в прочитанных им книгах зачастую не относились к тексту: «хлам», «идиот», «мерзавец», «пошел к черту», «ха-ха!».
Манеры Сталина были грубыми, а его чувство юмора извращенным. Однако он культивировал облик вождя, вычищая ругань и шутки из записей с официальных собраний. По всей видимости, у него было мало любовниц, и точно не было гарема. Его семейная жизнь не была особенно счастливой, но и особенно несчастной тоже. Личная жизнь была нераздельна с политикой.
Из-за дефекта голосовых связок говорил Сталин тихо, зачастую невнятно,. Ему нравилось зваться Кобой, в честь грузинского народного героя-мстителя (и реального благодетеля, обеспечившего Сталину образование). Однако один друг детства назвал его «гезой» — слово, которым в диалекте Гори называлась необычная походка, приобретенная Сталином после несчастного случая. Чтобы ходить, он был вынужден двигать бедром до конца. А после того, как он переболел в детстве оспой, у него на всю жизнь остались отметины на носу, нижней губе, подбородке и щеках.
Есть искушение к поиску в этих изъянах зародышей кровавой тирании: мучений, ненависти к себе, злости, своелюбия и жажды почитания. Его оспины удалялись с официальных фотографий, а его неуклюжая походка скрывалась от взора публики (записи, на которых он ходил, были запрещены). Однако те, кто с ним встречался, замечали недостатки его лица и необычную манеру двигаться; они обнаруживали, что его рукопожатие было вялым, а рост — меньшим, чем казалось на фотографиях. Высота его составляла пять футов и семь дюймов — примерно столько же, сколько у Наполеона, и на дюйм меньше, чем у Гитлера. И тем не менее, несмотря на первоначальное потрясение при виде его облика — неужели это действительно был Сталин?— большинство людей осознавало, что они не могли оторвать от него глаз, особенно от его выразительного взгляда.
Дворец грез
Сталину казалось, что он сам и его страна осаждены со всех сторон. После того, как Ленин и его последователи захватили власть в 1917, они непрестанно беспокоились из-за «капиталистического окружения», последовавшего за их переворотом: теперь же эта структурная паранойя питала и сама была питаема собственной паранойей Сталина. Таковы были парадоксы власти: чем ближе подходила страна к социализму, считал Сталин, тем больше обострялась межклассовая борьба; чем большей властью обладал Сталин, тем в большей власти он нуждался. Триумф в тени предательства сделался главным мотивом как революции, так и его собственной жизни. С 1929 года росли как мощь Советского Союза и сталинской диктатуры, так и ставки Сталина. Его стремление выстроить социализм оказалось одновременно успешным и сокрушительным, намертво закрепив мстительные и подозрительные черты его характера.
Коммунизм был идеей, дворцом грез, привлекательность которого обуславливалась кажущимся стыком науки и утопии, а Сталин был его идеологом. В представлении марксистов, пришедший на смену феодализму капитализм породил многочисленные блага, но действовал лишь в интересах класса эксплуататоров за счет остального человечества. Они полагали, что если преодолеть капитализм, производственные силы разовьются как никогда раньше. Эксплуататорство, колониализм и империалистические войны уступят место солидарности, свободе и миру. Само собой, социализм трудно было представить в реальности. Но чем бы он ни был, капитализмом он быть не мог. Логика подсказывала, что социализм можно было выстроить, уничтожив частную собственность, рынок, «буржуазные» парламенты, и сменить их коллективной собственностью, плановой экономикой и народовластием. Само собой, как признавали Сталин и многие другие марксисты, капиталисты ни за что не уйдут со сцены добровольно. Напротив, они будут до последней капли крови противостоять социализму, используя любые средства — ложь, шпионаж, убийства — потому что в этой войне лишь один класс мог остаться победителем. Таким образом, и социализм будет вынужден использовать массовое насилие и обман. Наихудшие преступления превратятся в долг во имя рая на земле.
Провозглашенный наукой марксизм-ленинизм на словах объяснял, почему в мире так много бед (благодаря классовому делению), и то, как этот мир улучшить (через классовую борьбу) и найти в нем место для каждого. В остальном малозначимые человеческие жизни привязывались к возведению целого нового мира. Сбор зерна или работа на станке превращались в удар молотом по мировому империализму. Не помешало этому и то, что причастным обещалось личное обогащение: идеализм и оппортунизм всегда идут рука об руку. Накопившаяся озлобленность тоже подкармливала желание обрести значимость. Люди младше 29 составляли почти половину советского населения, что делало его одним из самых молодых в мире, и молодежь особо влекло к видению, в котором ей отводилась центральная роль в борьбе за будущее.
Сталин воплощал величественное видение коммунизма. Вокруг него выстроится культ, в котором он станет «вождем» — древнее славянское слово, обозначающее что-то вроде «высшего руководителя», русский аналог «дуче» или «фюрера». Сталин воспротивился культу, называя себя «дерьмом в сравнении с Ленином». Согласно близкому к нему Анастасу Микояну, однажды Сталин упрекнул другого советского чиновника, спросив: «Почему ты хвалишь одного меня, будто один человек принимает все решения?». Были ли протесты Сталина обусловлены ложной скромностью или реальным смущением, сказать трудно, однако он поощрял длительные овации, которыми его встречала публика. «Поначалу, — вспоминал Вячеслав Молотов, десятилетиями служивший Сталину в качестве правой руки, — он сопротивлялся культу личности, но в дальнейшем он весьма его полюбил».
Сталин был правителем, в котором сочетались на первый взгляд несочетаемые свойства. У него мог вспыхнуть жаркий гнев, его улыбка могла мягко светиться. Он мог быть внимательным и обаятельным; он впивался в то, что казалось ему проявлением неуважения, и настойчиво стремился отомстить. Он гордился количеством прочитанного и способностью цитировать мудрые высказывания Маркса или Ленина; он презирал надутых интеллигентов, которых считал важничающими. Он обладал феноменальной памятью и широтой ума; просторы его разума были серьезно ограничены примитивными теориями о классовой борьбе и империализме. Он развил чутье к стремлениям масс и зарождающихся элит; он почти никогда не посещал заводы или колхозы, или даже государственные учреждения, черпая информацию об управляемой им стране из тайных докладов и газет. Он цинично предполагал в каждом низменные мотивы; он прожил, дорожа собственными идеалами.
Сталин делал то же, что и все успешные лидеры: он ставил и последовательно добивался своей цели. В его случае таковой стало создание мощного государства, поддержанного объединенным обществом, в котором был истреблен капитализм и возведен промышленный социализм. Слов «кровавый» и «лживый» и близко не хватит, чтобы его описать. В то же время, Сталин вдохновил миллионы людей. Его огромный авторитет зиждился на преданной партии, мощном правительственном аппарате и идеологии марксизма-ленинизма. Однако его власть многократно усилилась благодаря обычным людям, которые спроецировали на него свое стремление к справедливому обществу, миру, изобилию и национальному величию. Набравшие огромную власть диктаторы часто уходят в личные заботы, сосредотачиваясь на своих маниях и приводя к параличу государства. Однако манией Сталина было величие социализма, и он денно и нощно работал, чтобы его достичь. Сталин был мифической фигурой, однако доказал, что был достоен своего мифа.
читать дальше (большой текст)«Отличный парень»
Гитлер был на 11 лет младше Сталина, родившись в приграничном регионе Австро-Венгрии в 1889 году. Он лишился отца в 13 лет, а матери — в 18 (врач-еврей, лечивший его мать, вспоминал, что за 40 лет своей медицинской практики он не видел никого, столь же сокрушенного горем из-за смерти своей матери, как Гитлер). В возрасте 20 лет Гитлер оказался в очереди на раздаче хлеба в Вене, практически истратив свои сбережения и наследство. Ему дважды отказали в Венской академии изобразительных искусств («пробные работы неудовлетворительны»), и он проживал в приюте для бездомных за железнодорожной станцией. Бездомный с соседней койки вспоминал, что «одежду Гитлера вычищали от вшей, поскольку он проводил дни напролет без крыши над головой и в ужасных условиях». Вскоре, заняв у тети немного денег, Гитлер попал в мужское общежитие. Ему удавалось находить случайную работу: например он раскрашивал открытки и рисовал рекламу. Также он часто посещал общественные библиотеки, где читал политические трактаты, газеты, философа Артура Шопенгауэра и книги Карла Мая, действие которых происходило в эпоху ковбоев и индейцев на Диком Западе или на экзотичном Ближнем Востоке.
Гитлер уклонился от австрийского призыва. Когда его наконец настигли власти, они сочли истощенного и мрачного молодого человека непригодным к службе. Он пересек границу и сбежал в Мюнхен, и в августе 1914 года вступил в немецкую армию в ранге рядового. Первую мировую войну он так и закончил рядовым, однако ее последствия перевернули его жизнь. Он относился к числу тех многочисленных людей, которые сменили политические взгляды с левых на правые в результате наступившего после поражения Германской империи хаоса.
На видеозаписях 1918 года видно Гитлера, шагающего в похоронной процессии убитого еврейского социал-демократа, прошедшей в провинциальной Баварии; он носит две повязки — одну черную (траурную) и другую красную. В апреле 1919 года, когда социал-демократы и анархисты создали Баварскую Советскую республику, власть быстро захватили коммунисты; Гитлер, раздумывавший над вступлением в ряды социал-демократов, служил в качестве делегата от совета своего батальона. У него не было значимой профессии, однако по всей видимости он принял участие в агитации среди солдат, проводимой левыми. За десять дней до того, как Гитлер достиг тридцатилетия, Баварскую Советскую республику стремительно раздавили так называемые Фрайкор, состоявшие по большей части из ветеранов войны. Гитлер остался в войсках, поскольку вышестоящий офицер, глава разведывательного департамента немецкой армии, решил отправить его на курс противодействия левым движениям, а затем внедрить в левые группировки. Офицер вспоминал, что Гитлер «походил на усталую бродячую собаку в поисках хозяина», и что «он был готов приткнуться к любому, кто был бы к нему добр». Роль информатора привела к вступлению Гитлера в крохотную правую группировку, Немецкую рабочую партию, основанную, чтобы переманить рабочих от коммунизма. В дальнейшем Гитлер превратил ее в Немецкую национал-социалистическую рабочую партию при поддержке эмигрантов из царской России, которые отличались буйным антисемитизмом.
Хотя он и начал приобретать репутацию яркого правого оратора, Гитлер оставался на политической обочине. Когда Сталин стал новым генеральным секретарем в коммунистической партии крупнейшего государства на планете, Гитлер сидел в тюрьме после провалившейся попытки захватить власть в Мюнхене в 1923 году, насмешливо прозванной «Пивным путчем». Он был осужден и приговорен на пять лет. Однако ему удалось превратить судебную процессию в триумф. Один из судей отметил: «какой славный парень этот Гитлер!». В самом деле, хотя Гитлер был австрийским гражданином, председательствующий судья позволил ему остаться в Германии, рассудив, что требующий депортации закон «неприменим к человеку, который мыслит и чувствуют настолько по-немецки, как это делает Гитлер, который добровольно отслужил четыре с половиной года в немецкой армии во время войны, получил почетные военные награды благодаря своему невероятному мужеству перед лицом врага, был ранен».
На протяжении первых двух недель заключения Гитлер отказывался есть, считая, что заслужил смерти, однако к нему начали приходить письма, в которых он назывался национальным героем. Невестка Рихарда Вагнера Винифред прислала ему бумагу и карандаши, призывая к написанию книги. В тюрьме у Гитлера был подручный, Рудольф Гесс, который печатал под его диктовку, что привело к созданию автобиографии, посвященной 16 убитым в ходе путча нацистам. В «Майн кампф» Гитлер изобразил себя судьбоносной фигурой, которой суждено было поднять Германию с колен, избавить ее от евреев и уничтожить марксизм. В декабре 1924 года, отсидев лишь 13 месяцев, он вышел на свободу. Однако продажи его книги оказались разочаровывающими, для второй не удалось найти издателя, а возглавленная им нацистская партия не достигла значительных успехов на выборах. Лорд Д'Абернон, тогдашний посол Великобритании в Берлине, назвал политическую карьеру Гитлера после выхода последнего из тюрьмы «уходящей в небытие».
История полна сюрпризов. В 1924 году трудно было вообразить, что этот австрийский представитель маргинального политического движения станет немецким диктатором и главным врагом Сталина. Однако у Гитлера обнаружилось мастерство к импровизации: он обладал радикальным видением будущего и чувствовал, хотя временами и смутно, к чему стремился, а потому хватался за выпавшие ему возможности. Схожего рода стратегом был и Сталин: наделенный радикальным видением человек, способный увидеть и ухватиться за возможности, не всегда созданные его руками, но используемые в его интересах. Зачастую самыми удобными возможностями, которые Сталин и Гитлер обращали себе на пользу, были «страшные угрозы», на деле раздутые или придуманные ими же самими. История движется за счет взаимодействия между геополитикой, институтами и идеями — однако для работы этого двигателя требуются действующие лица.
Личные впечатления Сталина о Германии ограничивались несколькими месяцами, которые он провел в 1907 году в Берлине, где остановился по пути обратно в Россию с большевистского съезда в Лондоне. Он учил, но так и не освоил немецкий язык. Однако, как и некоторые из его предшественников из числа царей, Сталин был германофилом и восхищался немецкой промышленностью и наукой — иными словами, тем, насколько современной была Германия. Тем не менее, очень долго Сталин понятия не имел о существовании Гитлера.
А затем, в 1933, Гитлер встал у руля великой страны, которой восторгался Сталин. Жизнь этих двух диктаторов шла параллельно, как напишет позже историк Алан Буллок. Однако действительно важной стала точка пересечения двух этих очень разных человек с периферии своих обществ, которые кровью возрождали и перековывали свои страны, поначалу непреднамеренно, а затем и осознанно сближаясь. Оказалось, что не только немцы ожидали Гитлера.
СТОЛКНОВЕНИЕ
В субботу, 21 июня 1941 года, Сталин мерил свой кабинет в Кремле свойственными ему короткими шагами, сжимая в руке трубку. В треугольнике Кремля Сенатский дворец образовывал собственную треугольную крепость, а занимаемое Сталиным крыло было крепостью внутри этой крепости. Даже сотрудникам режима с пропуском в Кремль требовался особый пропуск, чтобы попасть в сталинское крыло. Среди близких к режиму людей оно стало известно как «Маленький уголок». Стены в кабинетах были обшиты деревянными панелями на высоту плеч, поскольку считалось, что аромат дерева улучшает воздух. Лифты покрывало красное дерево. За рабочим столом Сталина висел портрет Ленина. На маленьком столике в углу стояла витрина с ленинской посмертной маской. На другом столике находилось несколько телефонов («Сталин», всегда отвечал он на звонки). У рабочего стола располагалась подставка с вазой, в которой лежали свежие фрукты. В задней стене была дверь, которая вела в комнату отдыха (которая, впрочем, редко использовалась по назначению), где висели огромные карты и стоял массивный глобус. В основном кабинете, меж двух окон из тех трех, что впускали дневное солнце, стоял черный диван, на котором Сталин пил чай с лимоном в минуты хорошего настроения.
На протяжении многих лет люди, которым он давал аудиенцию, предполагали, что Сталин вышагивал, дабы удержать в узде свой взрывной характер — а может быть для того, чтобы вывести из равновесия присутствующих. Он неизменно единственным оставался на ногах в комнате, ходил взад и вперед и подбирался к говорящим. Лишь немногие из особых приближенных знали, что Сталин страдал от практически непрестанных болей в суставах ног, вероятно, вызванных наследственностью и частично облегчавшихся при движении. Также он любил бродить по территории Кремля, обычно в одиночестве, касаясь листьев на деревьях и отгоняя черных воронов (в дальнейшем птиц истребляла охрана).
Сталин отменил частную собственность и назначил себя ответственным за советские аналоги Вашингтона, Уолл-стрит и Голливуда, объединенные под его руководством. Он сетовал на усталость, особенно под конец своих длительных рабочих дней, и страдал от бессонницы, о чем никогда не сообщалось публике официально. О его болезнях и многодневных лихорадках знала лишь горстка приближенных. Слухи о проблемах со здоровьем Сталина просочились заграницу, и пользование услугами иностранных врачей давно прекратилось. Однако узкий круг русских докторов близко ознакомился со всеми его болезнями и телесными изъянами, к числу которых относилась едва работающая левая рука, толстые и обесцвеченные ногти на пальцах левой ноги и два перепончатых пальца на правой (что в традиционном русском фольклоре считалось признаком дьявольского влияния). На протяжении длительных периодов Сталин отказывался от врачебной помощи и переставал принимать прописанные ему кремлевской клиникой лекарства. Прислуга больше не приносила ему пищу из столовой Кремля, вместо этого готовя ее в его собственной квартире и отведывая в его присутствии блюда. Тем не менее, желудок Сталина пребывал в плачевном состоянии. Он страдал от регулярных приступов диареи.
Сенатский дворец был возведен немецкой императрицей России, Екатериной Великой, «для прославления российской державы». Спустя несколько десятилетий после его основания, ранней осенью 1812 года, туда прибыл Наполеон во главе вторгшейся в Россию армии. Солдаты Великой армии, в рядах которой было множество немецких, итальянских и польских протестантов и католиков, испражнялись в православных храмах Кремля и расстреливали священные образы. Когда хитроумное русское сопротивление истощило захватчиков, отступавший Наполеон приказал взорвать Кремль. Сильные дожди ограничили повреждения, однако взрывчатка разрушила части стен и несколько башен. В Сенатском дворце произошел пожар.
Длинные, устланные алыми коврами коридоры в Маленьком уголке были полны охранников. «Видишь, сколько их там?, — однажды осведомился Сталин у армейского командующего. — Каждый раз, когда я иду по этому коридору, я думаю: 'Кто из них? Если этот, он выстрелит мне в спину, если тот, что за углом, он застрелит меня спереди'». Командующий был ошарашен подобной паранойей: в конце концов, против Сталина не было совершено ни единого настоящего покушения. Однако за «человеком из стали», «глубже океана, выше Гималаев, ярче солнца, учителем Вселенной», как о нем писал народный казахский поэт, следили издалека.
Летом 1941 победа Гитлера во Второй мировой казалась очевидной. Он захватил родную Австрию, земли Чехии, значительную часть Польши и кусок Литвы, создав ту Великую Германию, формирования которой намеренно избежал Бисмарк в годы германского объединения (канцлер счел Австро-Венгрию слишком важной для поддержания баланса сил). Войска Гитлера заняли Балканы, Данию, Голландию, Норвегию и север Франции. Лояльные фюреру главы государств правили Болгарией, Хорватией, Финляндией, Венгрией, Италией, Румынией и Испанией. Фактически, Гитлер держал в руках всю Европу от Ла-Манша до советских границ; нейтральными оставались только Швеция и Швейцария, при этом обе поддерживали с нацистской Германией экономическое сотрудничество. Верно, упрямые британцы отказывались признавать поражение, однако Лондону нечего было и рассчитывать на борьбу с наземным владычеством Берлина.
Сталин строго следовал пакту о ненападении, подписанному Германией и Советским Союзом в августе 1939. На тот момент Гитлеру, решившему силой присоединить Польшу, нужно было удержать Советский Союз от создания антинемецкой коалиции с Францией и Великобританией. Сталин добился крайне выгодных условий. Пока силы Гитлера катились по Европе, Сталин избежал столкновения с немецкой военной мощью, вместо этого воспользовавшись ситуацией и захватив государства Балтии, восточную Польшу, а также Бессарабию и Северную Буковину. Кроме того, в обмен на советские нефть и зерно Сталин получил из Германии современное оборудование и новейшее вооружение.
Опыт Сталина в большой политике приучил его к коварству, но в то же время и к оппортунизму, алчности и настойчивости. Таким и остался его подход: подготовиться к войне, накопив огромные силы, но при этом делать все для избежания военных действий, пока немцы и англичане истощали друг друга. Это работало, пока немцы, обильно подпитываемые советским сырьем, не захватили Францию летом 1940 года, и не перебросили войска в направлении Советского Союза. В результате своего роста два геополитических и идеологических противника обрели общую границу.
Теперь, спустя шесть месяцев противоречивых тайных докладов о возможном вторжении немцев в Советский Союз, отовсюду сыпались предупреждения разведки о неизбежном наступлении грандиозной войны. Из Москвы эвакуировалось немецкое посольство, забирая с собой картины, древние ковры и серебро. Советские спецслужбы сообщили, что итальянское посольство тоже получило приказ об эвакуации. Ранее тем же днем советский агент в Болгарии доложил, что немецкий посол ожидал военного столкновения 21 или 22 июня. Один из лидеров китайских коммунистов, Чжоу Эньлай, сообщил в Коминтерн, международную коммунистическую организацию, что его соперник-националист Чан Кайши «настойчиво заявляет о градущем нападении Германии на СССР, и даже называет дату: 21 июня, 1941 года!». Это побудило главу Коминтерна позвонить Молотову. «Положение неясно, — ответил ему Молотов. — Ведется большая игра. Не все зависит от нас».
Ложные новости
День был жарким и душным, а потому личный секретарь Сталина Александр Поскребышев обильно потел. Его окно было открыто, но листья на деревьях снаружи пребывали в полнейшем покое. Сын сапожника, подобно деспоту, которому он служил, Поскребышев занимал кабинет сразу перед сталинским, а потому через него проходили все посетители, неизменно осыпавшие его вопросами: «Почему Хозяин меня вызвал?»; «В каком он настроении?» — на что он кратко отвечал: «Узнаете». Он был незаменим и обрабатывал все входящие звонки и стопки документов ровно в той манере, какую предпочитал деспот. Однако Сталин позволил Лаврентию Берии, ужасающему главе тайной полиции, отправить в заключение любимую жену Поскребышева по обвинению в «троцкизме» в 1939 году (Берия прислал двум их дочкам большую корзину фруктов; вскоре после этого он расстрелял их мать).
Поскребышев сидел за столом, пытаясь охладиться бутылкой минеральной воды. Согласно велению Сталина, в 2 часа дня он позвонил генералу Ивану Тюленеву, главе Московского военного округа. Вскоре генерал услышал заданный приглушенным голосом Сталина вопрос: «Товарищ Тюленев, каково состояние противовоздушной обороны Москвы?». Вскоре после краткого доклада, Сталин сказал: «Слушай, ситуация неопределенная, так что тебе следует привести противовоздушную оборону Москвы в состояние 75-процентной готовности».
Поскребышев принес Сталину на стол последние донесения, доставленные курьером. Почти все они основывались на слухах, а не на полученных документах. Сведения были противоречивыми и перемежались явно ложной информацией, зачастую сообщались скептически. Советский посол в Лондоне написал в своем докладе, что считал немецкое нападение «маловероятным», несмотря на то, что получил из британских перехватов тайных немецких сообщений обратную информацию. Однако в Берлине, спустя месяцы лавирования, советский посол наконец подтвердил, что действия Германии свидетельствовали о неизбежном вторжении. Однако, по всей очевидности, Сталин пришел к выводу, что берлинскому посольству скормили дезинформацию, и отметил, что посол был «не слишком умен».
Для Сталина вопрос стоял не в том, неизбежна ли была война с нацистами, но в том, была ли она неизбежна в этом году. У него на столе скопилось великое множество предупреждений о вторжении, однако уже прошло 14 конкретных дат, в которые немцы должны были совершить нападение согласно докладам разведки. Оставались лишь «22-25 июня» и «21 или 22 июня». Окно для возможного вторжения почти захлопнулось из-за краткого срока, остававшегося до наступления зимы. Сталин практически выиграл еще один год отсрочки.
Само собой, предупреждения о неизбежной войне были рассеяны даже на передовицах газет по всему миру. Однако, зная о том, как использовал прессу он сам, Сталин воспринял громкие заголовки в качестве намеренной провокации. Он рассудил, что ничего так не хотелось англичанам и американцам, как втянуть немцев и СССР в войну. Само собой, он был прав. Но в результате он пропустил мимо ушей все предупреждения о немецком нападении. Он знал, что Германия страдала от крайнего дефицита ресурсов, и рассудил, что она тем более нуждалась в его поставках, а значит вторжение со стороны немцев нанесло бы вред им же самим, поставив эти поставки под угрозу. Также он знал, что Германия проиграла Первую мировую войну из-за борьбы на два фронта, а потому пришел к выводу, что немцы понимали самоубийственность нападения на Советский Союз перед победой над Великобританией.
Подобные рассуждения оказались для Сталина ловушкой, поскольку из-за них он счел сосредоточившиеся у советских границ огромные силы не признаком неизбежного нападения, но попыткой Гитлера добиться от СССР уступок при помощи шантажа. В самом деле, мастерски проведенная нацистами кампания дезинформации насытила советскую разведывательную сеть многочисленными докладами о требованиях, которые предъявят немцы после сосредоточения сил на востоке. Таким образом, даже самые надежные источники Сталина сообщали как о приближении войны, так и о готовящемся шантаже. И если второе было истиной, первого можно было избежать.
Когда Сталин обвинил свою разведку в том, что она поддалась дезинформации, он был прав. Но деспот не знал, что из его сведений было дезинформацией, а что — нет. Он счел дезинформацией то, что что сам отказался верить.
Готовы или нет, я иду
Полковник Георгий Захаров, награжденный пилот истребителя, получил приказ провести дневную разведку пограничных регионов с немецкой стороны, и сообщил, что Вермахт был развернут для вторжения. НКГБ, советская тайная служба, обнаружила, что беззастенчиво пересекающим границу немецким диверсантам было поручено «примнуть к находящимся на советской территории немецким войскам в том случае, если немецкие войска перейдут границу до их возвращения в Германию». Советская контрразведка отметила интенсивную вербовку немцами недовольных в Балтийском регионе, в Белоруссии и на Украине, из которых формировались занимавшиеся терроризмом группы в течение длительного времени после того, как Сталин якобы избавился от мнимой пятой колонны в годы Большого террора. Советские железные дороги, по которым должны были отправляться на запад войска, были перегружены десятками тысяч депортируемых «антисоветских элементов». Немецкие танки, самолеты и мосты были переброшены в защищенную колючей проволокой территорию; теперь колючую проволоку убирали. С советской стороны границы раскатился грохот немецких двигателей.
В сердце Маленького уголка, вокруг суконного стола, Сталин провел бесчисленные совещания, посвещенные подготовке к войне. В ходе трех пятилеток он форсировал строительство более 9000 новых промышленных предприятий, и на протяжении десяти лет рост советской военной промышленности опережал даже рост ВВП. Только с 1939 года под его контролем было создано 125 новых дивизий, и теперь в Красной армии числилось 5.37 миллионов солдат, что делало ее крупнейшим военным формированием в мире. В ней было 25.000 танков и 16.000 боевых самолетов, что вчетверо превышало немецкий арсенал. Сталин знал, что немцы недооценивали эту мощь как из-за предрассудков, так и благодаря нехватке информации, а потому устроил им визиты на советские авиационные и танковые заводы, и даже позволил немецким самолетам практически свободно проводить разведку над расположениями советских войск, аэродромами, морскими базами и складами топлива и боеприпасов. Кроме того, Сталин повелел своим агентам распространять слухи, что в случае нападения советские самолеты сбросят на Берлин химическое и биологическое оружие. На месте Гитлера, Сталин бы нападать не стал.
Однако будь его страна в самом деле столь хорошо вооружена, почему бы не дать врагу совершить глупость и недооценить ее силы? Потому что так называемая «Зимняя» война между Советским Союзом и Финляндией, прошедшая в 1939-1940 годах, продемонстрировала слабость советской армии не только Гитлеру, но и Сталину (в конце концов Советы одержали сокрушительную победу, но лишь после месяцев тщетных попыток преодолеть упорное финское сопротивление). Красная армия все еще была в самом разгаре начавшегося после Финляндии перевооружения и переформирования. У Советов было лишь порядка 1800 современных тяжелых танков; остальные были слишком легкими по сравнению с немецкими аналогами. Схожим образом, наиболее современные советские самолеты составляли лишь четверть от общего авиапарка. Сказались на сталинских военных приготовлениях и казни тысяч лояльных офицеров, особенно среди высшего командования, таких как Василий Блюхер, глаз которого очутился у него в руке перед смертью маршала под пытками в 1938 году, и одаренный Михаил Тухачевский, чья кровь забрызгала его «признание» в работе на немцев, сделанное незадолго до заключения советско-германского договора о ненападении.
Теперь 85 процентам офицеров было меньше 35; число офицеров старше 45 составляло порядка процента. Целых 1013 советских генералов было моложе 55, и лишь 64 было старше. Еще недавно многие из них были майорами. Из 659000 советских офицеров лишь половина окончила военную школу, тогда как четверть получила минимальное военное образование (несколько курсов), а у одной восьмой военного образования не было вообще.
Настала пора
Сталин прекрасно об этом знал, а потому в последнее время характер деспота сделался угрюмым. «Сталин был раздражен и обеспокоен постоянными докладами (устными и письменными) об ухудшении отношений с Германией», — вспоминал об этом времени адмирал Николай Кузнецов, комиссар советского флота. «Он чувствовал, что угроза неизбежна, — вспоминал Никита Хрущев, на тот момент возглавлявший партию на Украине и проведший большую часть июня в Москве. — Справится ли с ней наша страна? Справится ли армия?».
На 21 июня выпало летнее солнцестояние, длиннейший день в году — и он, должно быть, казался нескончаемым. В 5 дня Сталин приказал секретарям партии по всей Москве оставаться на своих местах. В 6.27 в Маленький уголок пришел Молотов, как всегда ставший первым посетителем. В 7.05 зашли Берия, Кузнецов, Георгий Маленков (секретарь ЦК компартии, стоявший во главе управления кадров), Григорий Сафонов (молодой Первый заместитель прокурора, отвечавший за военные суды), Семен Тимошенко (нарком обороны СССР), Климент Ворошилов (замглавы правительства) и Николай Вознесенский (председатель Государственной плановой комиссии). Предположительно обсуждались недавние события, свидетельствующие о приближении войны, и страх Сталина перед провокациями, которые могли бы ее разжечь.
Сталинская военная разведка оценила количество развернутых против Советского Союза сил лишь в 120 из 285 немецких дивизий, по сравнению со 122 или 126, выставленными против Великобритании (оставшиеся 37 или 43 якобы остались в резерве). На деле против Советов было развернуто порядка 200 дивизий — по крайней мере три миллиона солдат Вермахта и полмиллиона бойцов союзных Германии государств Оси, а также 3600 танков, 2700 самолетов, 700 000 полевых орудий и прочей артиллерии, 600 000 автомашин и 650 000 лошадей. Советы сосредоточили на западе порядка 170 дивизий (около 2.7 миллиона человек), включая 10 400 танков и 9 500 самолетов. Две крупнейшие армии в истории планеты стояли лоб в лоб на границе протяженностью в 2000 миль.
Удивительнее всего то, что немецкие силы заняли боевые позиции, а советские — нет. Само собой, Сталин одобрил тайную переброску сил из глубины страны к западной границе. Однако он запретил войскам занимать боевые позиции, поскольку боялся, что это сыграет на руку «ястребам» в немецкой армии, стремящимся к войне и побуждающим к ней Гитлера. Советским самолетам было запрещено пролетать ближе шести миль от границы. Тимошенко и Георгий Жуков, еще один старший военный командующий, удостоверились, что фронтовые командиры не осуществят провокации и не будут реагировать на провокации с немецкой стороны. Берия также поручил специалисту по ликвидации организовать «ударную группу из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны». Советские командиры были бы ликвидированы своими же, ответь их войска на немецкий огонь.
Теперь советская разведка докладывала, что в полной боевой готовности прибывала не только Германия, но и ее восточные союзники — Финляндия, Венгрия, Румыния и Словакия. Однако Сталин, давно упустивший инициативу, был фактически парализован. Что бы он ни сделал, Гитлер мог бы использовать это для оправдания вторжения.
В 7 вечера Герхард Кегель, советский агент в посольстве Германии в Москве, с риском для жизни ускользнул оттуда и сообщил своему советскому начальнику о приказе, направленном всем жившим за пределами посольства немецким сотрудникам: им было сказано немедленно вернуться на его территорию. По словам Кегеля, «все считали, что уже этой ночью начнется война». В 8 вечера к Сталину, Молотову и Тимошенко прибыл курьер, доставивший эту информацию в закрытом конверте. Кузнецова, Сафонова, Тимошенко, Ворошилова и Вознесенского отослали из Маленького уголка в 8.15. Молотов покинул его пятью минутами позже. Не было принято никаких значимых решений.
Позвонил Жуков, чтобы сообщить об очередном немецком перебежчике, предупредившем о готовящемся спустя несколько часов вторжении. Именно такой «провокации» и боялся Сталин. Он вызвал Жукова в Кремль вместе с едва покинувшим его Тимошенко. Они вошли в кабинет Сталина в 8.50. Пока Молотов и Берия поддакивали нежеланию Сталина верить в нападение Гитлера, произошедшие из крестьянских семей командующие видели готовность Германии ко вторжению. Тем не менее, когда Сталин снова принялся настаивать на обратном, они предположили, что он обладал лучшими источниками и пониманием происходящего. В любом случае, им известна была цена утраты его доверия. «У всех в памяти еще были недавно минувшие годы, — вспоминал позднее Жуков, — и заявить вслух, что Сталин неправ, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать, что еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии».
Тем не менее, они явно использовали предупреждение перебежчика, чтобы добиться всеобщей мобилизации, равносильной в глазах Сталина войне. «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» — спросил Сталин. «Нет, считаем, перебежчик говорит правду», — ответил Тимошенко. Сталин: «Что будем делать?» Тимошенко дал повиснуть тишине. Наконец он предложил «дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность». Они с Жуковым пришли с готовым черновиком директивы.
Сталин сам попытался вступить в контакт с Гитлером, несмотря на ожидаемый от последнего шантаж. Молотов добивался разрешения выехать в Берлин, но его засыпали ложными обещаниями. «Наивно было полагать иное», — написал министр пропаганды нацистов Йозеф Геббельс 18 июня.
Вместо того, чтобы ждать от Гитлера ультиматум, Сталин мог его упредить. Это было последним вариантом, остававшимся Сталину, однако у него был потенциал. Гитлер опасался, что коварный советский деспот как-то сумеет перехватить инициативу и публично объявит об обширных и односторонних уступках Германии. По всей видимости, Сталин обсуждал эту возможность с Молотовым, однако даже если он это и делал, записей об этом не сохранилось. Очевидно, Сталин ожидал, что Германия потребует Украину и кавказские нефтяные залежи, а также право неограниченного прохода через советские территории для войны с Великобританией на Ближнем Востоке и в Индии. Лукавый деспот мог публично объявить о готовности к союзу против Велкобритании, принести возмездие государству, которое он так ненавидел, и, что важнее, выбить почву из-под аргумента Гитлера о том, что британцы продолжали упорствовать в надежде на советскую помощь. Также Сталин мог начать отвод советских войск по всей границе, что ударило бы в сердце официального оправдания для вторжения, которое давал фюрер, называвший его «превентивным ударом», призванным предотвратить накопление сил Советами.
Вместо того, чтобы пустить в ход хитрость, Сталин цеплялся за свою веру в то, что Германия не могла атаковать Россию, не разобравшись с Великобританией, хотя у британцев не было ни континентальной армии, ни территории, с которой они могли бы начать вторжение. Он предполагал, что когда Гитлер наконец предъявит свой ультиматум, ему удастся выкупить достаточно времени при переговорах. Быть может, он мог уступить удовлетворительным требованиям и тем самым предотвратить войну, или же, что более вероятно, растянуть переговоры до срока, когда Гитлер уже не сможет начать вторжение, и выгадать еще один драгоценный год, в течение которого продолжилось бы пересонащение Красной Армии. Даже если бы это не сработало и война бы все-таки началась, немцам потребовалось бы по меньшей мере еще две недели для полной мобилизации, считал Сталин, что дало бы время для мобилизации и ему самому. Когда его разведка в Берлине и за его пределами донесла, что Вермахт «закончил все военные приготовления», он не осознал, что это означало полное вторжение всеми силами на первый же день.
Барбаросса начинается
Пока в Маленьком уголке продолжался напряженный разговор с Тимошенко и Жуковым, Молотов вышел. По приказу Сталина он вызвал немецкого посла Фридриха-Вернера фон дер Шуленбурга в Сенатский дворец на встречу в 9.30 вечера. Шуленбург прибыл немедленно, оторвавшись от наблюдения за уничтожением тайных документов в посольстве. Посол был глубоко разочарован тем, что пакт между Гитлером и Сталиным, в заключении которого он сыграл значимую роль, был использован не с целью избежать войны, но для того, чтобы приготовиться к новой мировой войне. Теперь он боялся столкновения между Германией и Советами, о котором ходило столько слухов, и незадолго до этого приехал в Берлин, чтобы лично встретиться с Гитлером и убедить того в мирных намерениях Сталина. Обратно он вернулся с пустыми руками. В отчаянии, Шуленбург направил советника своего посольства в Берлин, дабы он предпринял последнюю попытку, однако безуспешной оказалась и она.
Молотов пожелал узнать, почему Германия эвакуировала персонал посольства, тем самым разжигая слухи о грядущей войне. Он направил Шуленбургу ноту протеста с перечислением систематических нарушений советского воздушного пространства немцами, и жалобно сказал, что «советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии, если такое недовольство существует». Он указал, что «у немецкого правительства не было повода для недовольства Россией». Шуленбург ответил, что «эти претензии были обоснованы», но пожал плечами, сказав, что «не мог на них ответить, поскольку Берлин совершенно (его) не проинформировал».
Во время государственного визита в Германию в ноябре 1940 Молотов шагал рядом с Гитлером по коридорам огромной новой рейхсканцелярии, споря из-за пересекающихся сфер влияния в Восточной Европе. «Ни один иностранный посетитель не разговаривал так с (Гитлером) в моем присутствии», — написал позднее переводчик фюрера. Однако теперь Молотов мог лишь несколько раз выразить свое сожаление из-за неспособности Шуленбурга ответить на поставленные вопросы.
Молотов побрел обратно в Маленький уголок Сталина. Вдруг, в районе 10 часов вечера, несмотря на удушающую жару, подул ветер, встряхнув занавески в открытых окнах. За ним последовали удары грома. На Москву обрушился ливень.
В конце концов Сталин уступил своим настойчивым командирам и принял их черновую директиву. В 10:20 Тимошенко и Жуков стремительно покинули Маленький уголок, наконец получив в своем распоряжении приказ к полной мобилизации, Директиву № 1. «В течение 22 — 23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев, — говорилось в ней. — Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». В ней содержался приказ «в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе», а также «перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать», «все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно» и «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Под директивой подписались Тимошенко и Жуков. Им удалось избавиться от добавленного деспотом повеления советским командирам, чтобы те пытались встретиться с немцами в случае атаки и уладить конфликт. И тем не менее, из документа было ясно, что армии следовало подготовиться к войне, в то же время делая все для ее избежания.
Советские командиры по всей границе находились на спектаклях, как и обычно по субботам. В Минске, на 150 миль восточнее границы, клуб офицеров поставил «Свадьбу в Малиновке», юмористическую советскую оперетту, действие которой происходило в деревне посреди украинских степей во время гражданской войны. Зал был полон. Среди зрителей присутствовал командир критически важного Западного военного округа, Дмитрий Павлов, а также его заместители и начальник штаба. Прошлой ночью границу под контролем Павлова пересекло 6 немецких самолетов. «Неважно. Держите себя в руках. Знаю, об этом уже доложено! Держите себя в руках!», — отвечал Павлов на телефонный доклад о действиях немцев. Как только он опустил трубку и приготовился поприветствовать гостя, снова зазвонил телефон. «Я знаю, об этом уже доложено, — сказал Павлов. — Я знаю. Начальству лучше знать. На этом все». Он швырнул трубку на место. Во время оперетты Павлова потревожило новое сообщение о необычной активности немцев: по их сторону границы была убрана колючая проволока, а вдали нарастал гул моторов. Немецкие механизированные колонны продвигались вперед, не встречая сопротивления. Павлов остался на спектакле.
В районе полуночи командир Киевского военного округа позвонил в комиссариат обороны с докладом о новом немецком перебежчике, по словам которого солдаты Вермахта заняли стрелковые позиции и выдвинули танки. 12 часами ранее, в час дня, немецкое высшее командование передало пароль «Дортмунд», означавший войну. Тем вечером Гитлер написал письма, в которых объяснял свое решение атаковать Советский Союз главам дружественных нацистам государств. Адьютант Гитлера Николас фон Белов подметил, что фюрер становился «все более нервным и тревожным. Гитлер много говорил, ходил взад и вперед; он выглядел нетерпеливым, чего-то ждал». В своей резиденции в старой рейхсканцелярии Гитлер провел уже вторую ночь без сна. Он поел в обеденной. Послушал «Прелюды», симфоническую поэму Ференца Листа. Вызвал Геббельса, который только что досмотрел «Унесенных Ветром». Вдвоем они долго ходили по комнате для рисования Гитлера, обдумывая окончательную формулировку и время для завтрашнего объявления о начале войны, в котором акцент делался на «спасении Европы» и недопустимой опасности дальнейшего промедления. Геббельс ушел в 2.30 дня, вернувшись в министерство пропаганды, где его ожидал персонал. «Все совершенно потрясены, — написал он в своем дневнике, — хотя большинство уже догадалось о половине происходящего, а некоторые — и обо всем». Немцы дали вторжению кодовое имя «Операция ‘Барбаросса'». Теперь она началась.
Большинство из тех, кто должен был получить Директиву № 1 на фронте, сделать этого не смогло. Передовые отряды Вермахта, многие из которых переоделись в красноармейскую форму, уже пересекли границу и саботировали линии передач. «В начале каждой кампании толкаешь дверь в темную комнату. — сказал Гитлер одному из своих личных секретарей. — Никто не знает, что тебя ждет внутри».
Ослепленный могуществом
Режим Сталина воспроизвел присущий российской истории шаблон: российские власти форсировали модернизацию, чтобы преодолеть разрыв между судьбоносной миссией своей страны и ее отставанием от других великих держав. Стремление к созданию сильного государства вновь привело к единовластию. Режим Сталина определил рамки, в которых мыслило общество и определяли себя его члены, а сам Сталин воплощал мечты и стремления к социалистической современности и советской мощи. Однострочными телеграммами или краткими телефонными звонками он мог привести в движение неуклюжую партийную машину советского государства. Он прибегал к дисциплинарным мерам и угрозам, верно, но еще он вдохновлял привязанных к нему молодых функционеров, а также многие миллионы, которым никогда не довелось увидеть его в лицо.
Режим Сталина пообещал не только государственную модернизацию, но и конец частной собственности и рынка, классовой вражды и экзистенциального отчуждения — восстановление целостности в обществе, подорванном буржуазией, борьбу за социальную справедливость по всей планете. Мыслил и действовал он подобно заговору, который везде и всюду искал заговоры и постоянно сам себя пожирал. На административном уровне он фанатически стремился к контролю и планированию, в результате неоднократно нарушая закон в случае надобности. Он породил извращенное стремление к порядку, и систему, в которой самой упорядоченной составляющей стали мифы и пропаганда о ее систематизированности. Среди атмосферы мрака и взрощенной лжи даже высшие чиновники были вынуждены полагаться на домыслы о происходящем в Кремле. Чрезмерная централизация зачастую приводила к проблемам, но главным недостатком правления Сталина стал культ его собственной непогрешимости.
По образу мышления Сталин был российским националистом в имперском смысле, и враждебность по отношению к Западу лежала в основе давно сформировавшейся Российско-Евразийской политической культуры. Поначалу амбициозное стремление Советов сравняться с Западом лишь увеличило зависимость страны от западных технологий и опыта. Однако после импорта технологий из каждого развитого западного государства, сталинский режим начал развивать собственную военную промышленность на уровне, беспрецедентном даже для страны с военным приоритетом. Однако в том, что касалось геополитики, Советскому Союзу удавалось заключать в лучшем случае договоры о ненападении, тогда как царская Россия заключала союзы с иностранными государствами ради собственной безопасности. Единственный официальный союз СССР, заключенный с Францией, так и не перерос в военное сотрудничество. Самоизоляция страны стала еще более плачевной.
Сталин настаивал на том, чтобы называть фашизм «реакционным», считая его попыткой буржуазии сохранить свою хватку над Старым Светом. Однако Гитлер оказался кем-то таким, к кому Сталина не готовил ни Маркс, ни Ленин. Будучи германофилом на протяжении большей части своей жизни, Сталин, по всей видимости, был очарован мощью и смелыми амбициями схожего тоталитарного режима в Германии. Ненадолго он нашел свое внутреннее и политическое равновесие в чудесном договоре с Гитлером, благодаря которому ему удалось избежать войны с Германией, получить немецкое промышленное оборудование, вернуть и советизировать бывшие земли империи и вернуть Советский Союз в центр мировой политики. Гитлер раздразнил и, с некоторой неохотой, удовлетворил аппетит Сталина. Однако возможность извлекать выгоду из колоссальной угрозы, которую представлял Гитлер для Европы, иссякла куда раньше, чем ожидал деспот. Это породило в жизни и правлении Сталина невыносимое напряжение, однако он упорно отказывался признавать изменившееся положение, и дело было не только в желании получать немецкие технологии. Несмотря на свое понимание человеческой души, дьявольскую прозорливость и острый ум, Сталин был ослеплен идеологией и застывшими представлениями. У британского премьера Уинстона Черчилля не было ни единой дивизии на советской границе, однако Сталин продолжал быть одержимым британским империализмом и возмущаться Версальским договором на протяжении долгого времени после того, как Гитлер его аннулировал. Сталин продолжал считать, что за его спиной Гитлер вел с британцами переговоры.
Решение Гитлера
Гитлер заключил договор 1939 года из печальной необходимости, которая, при удачном стечении обстоятельств, не должна была продлиться слишком долго. Его социал-дарвинистское понимание геополитики означало, что Советский Союз, как и Великобритания, должны были быть уничтожены во имя реализации права германского народа на власть. В непосредственном будущем Гитлер рассчитывал захватить континентальную Европу («Grossmachte»), для чего требовался «Lebensraum» — жизненное пространство на Востоке. Однако в дальнейшем он намеревался захватить и весь остальной мир («Weltmacht»), а для этого ему нужен был океанский флот, морские базы в Атлантическом океане и колонии в тропиках, в которых добывалось бы сырье. Это задача была несовместима с дальнейшим существованием Британской империи, во всяком случае в том виде, какой она имела на тот момент. Таким образом Гитлер оказался перед выбором между углублением отношений со Сталином и уничтожением Британской империи, что значило бы по меньшей мере частичное расширение советской сферы влияния на Балканах вдобавок к присутствию СССР в Балтии; либо же он мог избавиться от ненавистной зависимости от Москвы и разобраться с британцами в дальнейшем. В конце концов последовательность его действий была определена военным соображениями: у Гитлера не было достаточной воздушной или морской мощи, чтобы одолеть Великобританию, однако у него были наземные силы, при помощи которых он мог бы уничтожить Советский Союз.
Стремление к продолжительной борьбе за власть с британцами при поддержке последних со стороны обширной американской казны, которой ожидал Гитлер, делало быстрое уничтожение Советского Союза необходимым первым шагом. Более того, хотя Гитлер и немецкое командование знали, что Советский Союз не был готов к нападению на Германию, они все равно считали свое вторжение превентивным, поскольку Советский Союз набирал мощь и мог напасть в удобный для него момент. А потому, в 1940 году, пока он подталкивал Японию к атаке против британских позиций в Восточной Азии, Гитлер предложил правительству Великобритании договор, подобный тому, что он заключил со Сталином. Он остался в замешательстве, когда британские власти ответили отказом. Предводитель нацистов понимал имперское мышление британцев, и совершенно искреннее обещал на время оставить Британскую империю в покое, пока он разбирается с континентальной Европой. Он продолжал надеяться, что Великобритания, лишенная мощной наземной армии, а потому неспособная с ним справиться, достигнет с ним соглашения. Однако Гитлер забыл о предпочтении, которое британцы всегда оказывали континентальному балансу сил (от которого во многом зависела и безопасность их империи). И между Лондоном и Москвой он видел общих интересов куда больше, чем они сами.
В ходе подготовки к блицкригу против Советов Гитлер продолжал выделять ресурсы для длительной морской и воздушной войны против британцев и Соединенных Штатов. Для Великобритании май и июнь 1941 были чернейшим периодом войны: Германия топила ее корабли и бомбила ее города, а ее позиции на Балканах были потеряны. Когда немецкие десантники захватили Крит в конце мая, казалось, что над британцами нависла тяжкая угроза. За 11 дней до запланированного вторжения в СССР Гитлер набросал черновик Директивы № 32: «Подготовка на период после ‘Барбароссы'». Она предполагала дробление и эксплуатацию советских территорий, захват Суэцкого канала и британских позиций на Ближнем Востоке в клещи; завоевание Гибралтара; северозападной Африки, а также португальских и испанских островов в Атлантическом океане. Кроме того, Гитлер намеревался выбить британцев из Средиземноморья и построить базы вдоль западного и, возможно, восточного побережья Африки. В конце концов немцам понадобилась бы база в Афганистане, чтобы захватить британскую Индию.
Если бы Гитлер целиком посвятил себя этой «периферийной стратегии» вместо того, чтобы вторгаться в Советский Союз, Великобритания могла бы пасть. В конце концов война с СССР бы все-таки началась, но в ней бы уже не участвовали британцы. Не было бы британского плацдарма для высадки союзных сил с американцами во главе в Западной Европе.
Мудрость Бисмарка
Личность Гитлера невозможно объяснить лишь его происхождением, юностью и влиянием окружающей среды; то же касается и Сталина. Наибольшее влияние на Сталина оказал процесс создания и управления диктатурой, в которой он взял на себя ответственность за место Советского Союза в мире. Во имя социализма Сталин, вышагивающий по своему кабинету в Кремле, обыденно перебрасывал миллионы крестьян, рабочих — целых народов — через одну шестую суши, по собственной воле и зачастую ни с кем не советуясь. Однако его мир сделался необыкновенно тесен. Гитлер запер советского деспота в его Маленьком уголке.
Отношения Сталина с Гитлером отличались от британской политики умиротворения в том, что Сталин пытался использовать не только поощрение, но и устрашение. Однако сталинский подход напоминал британский в том, что он стремился избежать войны любой ценой. Он продемонстрировал изрядные способности к маневру, однако ему не хватило воли. Ни его грозная решимость, ни его хитроумие, позволившие ему расправиться с соперниками и запугать свой внутренний круг, не проявили себя в 1941. Он избегал попыток упредить Гитлера военным путем, и не сумел сделать это дипломатически.
Тем не менее, трудно однозначно ответить на вопрос, кто же из них больше просчитался. «Из всех тех, кто может претендовать на звание предтечи Третьего Рейха, — любил повторять Гитлер, — одна фигура стоит в величественном одиночестве: Бисмарк». Однако Бисмарк выстроил свою политику на избежании войны с Россией. Когда бюст Бисмарка переносили из старой рейхсканцелярии в выстроенную Гитлером новую, у него отвалилась голова. Была наскоро изготовлена копия, которую искусственно состарили, макнув в холодный чай. Никто не поделился этим предзнаменованием с Гитлером.
